"Я к тебе уже не приду..."
Oct. 6th, 2017 12:04 amПесня на одно из самых любимых - и самых страшных, если знать, по какому поводу написано - стихотворений Лукина:
Я к тебе уже не приду.
Никогда тебе не спою.
Оставайся в своём раю —
я останусь в своём аду.
Иногда лишь приснится сон:
позолота старинных книг,
за окошком — прибоя стон
и раскинувший крылья бриг.
Я бы мог за тобой пойти
в чёрный ад под вороний грай.
Только в рай не могу, прости,
потому что не верю в рай.
Наша жизнь — как прокля́тый круг
из предательств и суеты.
Иногда лишь приснится вдруг
всё, о чём говорила ты.
Выбирай тут, не выбирай —
не раздвинутся створки врат.
Да и рай твой — лишь с виду рай,
а присмотришься — тот же ад.
Я к тебе уже не приду.
Не бывать нам с тобой вдвоём.
Я останусь в своём аду.
Оставайся и ты в своём.
Иногда лишь приснится сон…
(с) Е. Лукин
Я к тебе уже не приду.
Никогда тебе не спою.
Оставайся в своём раю —
я останусь в своём аду.
Иногда лишь приснится сон:
позолота старинных книг,
за окошком — прибоя стон
и раскинувший крылья бриг.
Я бы мог за тобой пойти
в чёрный ад под вороний грай.
Только в рай не могу, прости,
потому что не верю в рай.
Наша жизнь — как прокля́тый круг
из предательств и суеты.
Иногда лишь приснится вдруг
всё, о чём говорила ты.
Выбирай тут, не выбирай —
не раздвинутся створки врат.
Да и рай твой — лишь с виду рай,
а присмотришься — тот же ад.
Я к тебе уже не приду.
Не бывать нам с тобой вдвоём.
Я останусь в своём аду.
Оставайся и ты в своём.
Иногда лишь приснится сон…
(с) Е. Лукин
Монетизация памяти
May. 12th, 2017 10:39 pmДва обола положу я тебе на веки.
Два обола - для перевозчика плату.
А могла бы купить на них хлеба детям,
Только я не настолько богата.
Не настолько богата, чтоб быть свободной,
Чтоб не слушать того, о чем судят люди.
А они говорят - "Так богам угодно.
Вот и эта поплачет, да и забудет.
Погорюет и снова начнет смеяться,
Вот увидете - скоро найдет другого.
У нее - как у каждой - куда деваться?
Хватит памяти только на два обола.
Всей любви ее ценность - две медных монеты,
Да и те истертых, неполновесных.
Но никто не оценит и память эту,
Не в почете памятливость у местных.
Забывай скорей - так ведется от века.
И опять для гостей отворяй палаты".
Два обола тебе положу на веки.
Два обола - для перевозчика плату.
(с) anna_porshneva
P.S. Кто ещё не видел - рекомендую почитать журнал.
Два обола - для перевозчика плату.
А могла бы купить на них хлеба детям,
Только я не настолько богата.
Не настолько богата, чтоб быть свободной,
Чтоб не слушать того, о чем судят люди.
А они говорят - "Так богам угодно.
Вот и эта поплачет, да и забудет.
Погорюет и снова начнет смеяться,
Вот увидете - скоро найдет другого.
У нее - как у каждой - куда деваться?
Хватит памяти только на два обола.
Всей любви ее ценность - две медных монеты,
Да и те истертых, неполновесных.
Но никто не оценит и память эту,
Не в почете памятливость у местных.
Забывай скорей - так ведется от века.
И опять для гостей отворяй палаты".
Два обола тебе положу на веки.
Два обола - для перевозчика плату.
(с) anna_porshneva
P.S. Кто ещё не видел - рекомендую почитать журнал.
К сегодняшней дате
May. 9th, 2017 08:17 pmмой дед неграмотный крестьянин
расписываться не умел
и вместо подписи он просто
поставил на рейхстаге крест
© Заринка
сел у печной трубы неловко
скрутил цигарку закурил
стянул сапог угрюмо вытряс
пыль отвоеванных земель
© Мидори
расписываться не умел
и вместо подписи он просто
поставил на рейхстаге крест
© Заринка
сел у печной трубы неловко
скрутил цигарку закурил
стянул сапог угрюмо вытряс
пыль отвоеванных земель
© Мидори
Опыт подражания Емелину
Mar. 27th, 2017 11:31 pmМама, - культурная, нескандальная, -
учила мальчиков Диму и Вову:
«Никогда не швыряйтесь друг в друга Навальными:
это очень гадко и не ново!
Ссоры бывают даже между братьями,
тёрки – даже между братками.
Но хорошим деткам надо их разруливать по понятиям –
не кидаться бябяками, а жаловаться маме».
Первым не выдержал мальчик Дима:
«Вова стал слишком нахальным,
что-то делать с этим необходимо!» -
и кинулся в него Навальным.
Вова честно крепился три, а то и четыре года,
но потом не выдержал тоже.
На глазах у всего честного народа
заехал Навальным Диме по его вдумчивому, интеллигентному лицу.
Все это очень печально;
я не к тому, чтоб в политическом дискурсе были одни сюси-пуси,
но что ж это за дело – кидаться Навальными...
Не провести ли конференцию по культуре дискуссии?
Да, возможен вопрос: в аллегории присутствует мама –
ее-то как понимать?
А это общественность Российской Федерации, скажу вам прямо,
общая наша мать.
(с) wyradhe
Упёрто из-под замка с личного разрешения автора.
учила мальчиков Диму и Вову:
«Никогда не швыряйтесь друг в друга Навальными:
это очень гадко и не ново!
Ссоры бывают даже между братьями,
тёрки – даже между братками.
Но хорошим деткам надо их разруливать по понятиям –
не кидаться бябяками, а жаловаться маме».
Первым не выдержал мальчик Дима:
«Вова стал слишком нахальным,
что-то делать с этим необходимо!» -
и кинулся в него Навальным.
Вова честно крепился три, а то и четыре года,
но потом не выдержал тоже.
На глазах у всего честного народа
заехал Навальным Диме по его вдумчивому, интеллигентному лицу.
Все это очень печально;
я не к тому, чтоб в политическом дискурсе были одни сюси-пуси,
но что ж это за дело – кидаться Навальными...
Не провести ли конференцию по культуре дискуссии?
Да, возможен вопрос: в аллегории присутствует мама –
ее-то как понимать?
А это общественность Российской Федерации, скажу вам прямо,
общая наша мать.
(с) wyradhe
Упёрто из-под замка с личного разрешения автора.
The One Who Was With Her Before
Jan. 19th, 2017 03:29 amОказывается, есть давний проект по переводу песен Высоцкого на английский. И вот пример, который мне лично очень понравился:
That night I didn't even drink, I didn't talk, I didn't sing.
I was just watching her and sipping beer.
But the one who was with her before said: “You’re heading out the door,”
He said: “You’re leaving now, for you there’s nothing here!”
And he, who was with her before, began to bully me some more,
But I ignored him. I just ignored him.
When it was time for me to go, she said: “You’re leaving? No, no, no!”
“You aren’t leaving, no, no, no. It’s still too early.”
But he, who was with her before, decided to engage in war:
He did remember me, yes, he remembered.
Once me and a friend walk down the street. Guess whom, with company, we meet?
Guess whom with company we meet? Eight, altogether!
I didn’t run, I drew a knife. You bastards won’t take my life!
We’re gonna make it! We’ll make it through it!
For nothing I’m not gonna die. I was the first to strike the guy,
I was the first to stab the guy. I had to do it!
They charged ahead, they didn’t wait. The fight was going all the way,
No chance to stop it. No chance to cool it.
Somebody jumped me from behind. I tried to reach him and struck blind
I tried to reach him and struck blind, but it was too late.
The cops appeared on their tail and they got hospitals in jail.
It was rewarding. It was rewarding.
The surgeon cut me with both hands, he said: “Hold on, bro, if you can,”
He said: “Hold on, man, if you can,” and I was holding!
I left the hospital too late. Regretfully, she didn’t wait.
But I forgive her. There is no hating…
Of course, I let it go for her! As for the one who was before,
As for the one who was before – I will be waiting!
P.S. Уже в процессе написания я натнкулся на другой вариант перевода этой же песни:
I neither drank nor sang that night,
I gazed at her with all my might,
As kids would stare, As kids would stare.
But he, who was with her before,
He said to me: Youd better go.
He said to me: Youd better go,
Your prospects bare.
And he, who was with her before
Was rude and crude to me and more...
I can recall it - I wasnt boozy!
When I made up my mind to quit
She said to me: Please, wait a bit.
She said to me: Please, wait a bit,
I aint too busy!
But he, who was with her before,
He met me later on that fall -
The lane was narrow, Eight men would block it.
My friend and I were only two
When they emerged out of the blue,
When they emerged out of the blue -
Hands in the pockets!
Upon my life! I got a knife,
Its gonna be a deadly strife!
Hold on, you bastards, Hold on, you bastards!
Why should I perish all in vain?
I pounced first and then again,
I pounced first and then again -
Had to be faster!
But he, who was with her before,
Resented ending in a draw,
He really meant it, He really meant it!
Somebody clubbed me. Shrieked my mate:
Look out! But it was too late,
Look out! But it was too late,
In blood I weltered.
Stay on your trail and never wail -
There is a hospital in jail,
There I was dying, There I was dying...
They cut me up from heel to eye,
The surgeon said: Try not to die!
The surgeon said: Try not to die!
And I was trying.
Our parting passed in seconds flat,
She failed to wait till I came back,
But I forgive her, exonerate her...
By her betrayal I set no store,
But he, who was with her before,
But he, who was with her before -
Ill see him later!
И вот теперь у меня два вопроса к френдам, свободно владеющим английским (если не путаю, таких у меня как минимум трое):
1) На ваш взгляд, какой вариант лучше? Мне лично чисто по энергетике и звучанию больше нравится вариант Вадима Астархана - но второй, насколько я могу судить, чисто по тексту ближе к оригиналу.
2) Это мои глюки - или у обоих исполнителей русский акцент можно на хлеб намазывать? В первом варианте (где с "копами", которые сели на хвост) - это даже мило: этакая история боевика из "русской мафии". Но мне вообще-то интересно, насколько адекватно я воспринимаю английское звучание на слух.
That night I didn't even drink, I didn't talk, I didn't sing.
I was just watching her and sipping beer.
But the one who was with her before said: “You’re heading out the door,”
He said: “You’re leaving now, for you there’s nothing here!”
And he, who was with her before, began to bully me some more,
But I ignored him. I just ignored him.
When it was time for me to go, she said: “You’re leaving? No, no, no!”
“You aren’t leaving, no, no, no. It’s still too early.”
But he, who was with her before, decided to engage in war:
He did remember me, yes, he remembered.
Once me and a friend walk down the street. Guess whom, with company, we meet?
Guess whom with company we meet? Eight, altogether!
I didn’t run, I drew a knife. You bastards won’t take my life!
We’re gonna make it! We’ll make it through it!
For nothing I’m not gonna die. I was the first to strike the guy,
I was the first to stab the guy. I had to do it!
They charged ahead, they didn’t wait. The fight was going all the way,
No chance to stop it. No chance to cool it.
Somebody jumped me from behind. I tried to reach him and struck blind
I tried to reach him and struck blind, but it was too late.
The cops appeared on their tail and they got hospitals in jail.
It was rewarding. It was rewarding.
The surgeon cut me with both hands, he said: “Hold on, bro, if you can,”
He said: “Hold on, man, if you can,” and I was holding!
I left the hospital too late. Regretfully, she didn’t wait.
But I forgive her. There is no hating…
Of course, I let it go for her! As for the one who was before,
As for the one who was before – I will be waiting!
P.S. Уже в процессе написания я натнкулся на другой вариант перевода этой же песни:
I neither drank nor sang that night,
I gazed at her with all my might,
As kids would stare, As kids would stare.
But he, who was with her before,
He said to me: Youd better go.
He said to me: Youd better go,
Your prospects bare.
And he, who was with her before
Was rude and crude to me and more...
I can recall it - I wasnt boozy!
When I made up my mind to quit
She said to me: Please, wait a bit.
She said to me: Please, wait a bit,
I aint too busy!
But he, who was with her before,
He met me later on that fall -
The lane was narrow, Eight men would block it.
My friend and I were only two
When they emerged out of the blue,
When they emerged out of the blue -
Hands in the pockets!
Upon my life! I got a knife,
Its gonna be a deadly strife!
Hold on, you bastards, Hold on, you bastards!
Why should I perish all in vain?
I pounced first and then again,
I pounced first and then again -
Had to be faster!
But he, who was with her before,
Resented ending in a draw,
He really meant it, He really meant it!
Somebody clubbed me. Shrieked my mate:
Look out! But it was too late,
Look out! But it was too late,
In blood I weltered.
Stay on your trail and never wail -
There is a hospital in jail,
There I was dying, There I was dying...
They cut me up from heel to eye,
The surgeon said: Try not to die!
The surgeon said: Try not to die!
And I was trying.
Our parting passed in seconds flat,
She failed to wait till I came back,
But I forgive her, exonerate her...
By her betrayal I set no store,
But he, who was with her before,
But he, who was with her before -
Ill see him later!
И вот теперь у меня два вопроса к френдам, свободно владеющим английским (если не путаю, таких у меня как минимум трое):
1) На ваш взгляд, какой вариант лучше? Мне лично чисто по энергетике и звучанию больше нравится вариант Вадима Астархана - но второй, насколько я могу судить, чисто по тексту ближе к оригиналу.
2) Это мои глюки - или у обоих исполнителей русский акцент можно на хлеб намазывать? В первом варианте (где с "копами", которые сели на хвост) - это даже мило: этакая история боевика из "русской мафии". Но мне вообще-то интересно, насколько адекватно я воспринимаю английское звучание на слух.
Честно упёртое
Aug. 2nd, 2016 01:58 amПолезно иметь обширную и разнообразную френдленту. Чего только там не обнаружится... Утаскиваю к себе в общем-то лишь чтобы не потерять.
Z (O.M.)
Хватит ждать, что она тебе снова напишет: «Привет».
Всё равно она едет по жизни в другой полосе.
Вероятность, что ей не плевать, лишь в твоей голове.
Попрощайся немедленно с ней. И забудь насовсем.
Весь твой мир – это только следы её кед на песке.
Прорастай же оттуда, рви корни, беги в тёмный май.
Как бы ни было сладко вариться в тягучей тоске,
Прекращай, поднимайся, не ной, не пизди, забывай.
Пусть от этой идеи как крыса скребется в груди,
Как с похмелья тошнит и безумно болит голова.
Ты мальчишка, но, может быть, время пришло подрасти.
Взрослым быть – это в том числе значит уметь забывать.
В это трудно поверить, но можно жить после любви.
Можно даже когда-то потом снова двинуться путь
По страстям. Но пока ты себе не поставишь на вид
И не ёбнешь – не выгребешь. Выставь же, ёбни, забудь.
***
Он
У неё были плечи, веснушки и нервная мама.
У него – умный взгляд, коммуналка, отцовский кисет.
У двоих – неодетое лето, безумные планы,
Общий смех, два кота, радиола, немного друзей.
Без особых причин разошлись. Так случается. Что там –
Так случается чуть не всегда. Счастье было – и нет.
Он не плакал, не выл, просто встал и пошёл на работу.
Просто выстоял смену, вернулся и выключил свет.
И вот так год за годом. Размеренно, тихо, спокойно
Он вставал и ложился, работал, курил – как-то жил,
Ожидая её возвращения. Бури и войны
Проносились по телику мимо него – миражи.
Он откладывал деньги на имя её на сберкнижке.
Каждый день по дороге с работы он брал ей цветы.
Он до старости не изменил ни квартире, ни стрижке –
Тем, что были при ней. Жалко – недолговечны коты.
Он ложился всегда на кровать возле самого края,
Оставляя ей место у внутренней тёплой стены.
А она разводилась, рожала, старела, не зная,
Что всегда обеспечена тылом, и можно не ныть.
Мы смеялись детьми, когда он постаревший и серый
Проходил через двор с неизменным тюльпаном в руке.
Забивались на деньги всей бандой – кто сделает первый,
Сможет дерзостью вызвать обиду и гнев в старике.
А однажды донёс ему кто-то в районной аптеке,
Что она умерла, что поставлена в деле печать.
Он не плакал, не выл, просто смежил усталые веки
И забыл моментально о том, что способен дышать.
Мы давно уже выросли, нам всё на свете известно.
Но неясно одно – нет ответа ни вне, ни внутри –
Может быть, только он-то и прав, только так жить и честно?
Может быть. Только кто бы решился за ним повторить.
(с) susel_times
З. Ы. Любопытно, что автор-то в обоих случаях один. Надо будет почитать, что там ещё есть...
Z (O.M.)
Хватит ждать, что она тебе снова напишет: «Привет».
Всё равно она едет по жизни в другой полосе.
Вероятность, что ей не плевать, лишь в твоей голове.
Попрощайся немедленно с ней. И забудь насовсем.
Весь твой мир – это только следы её кед на песке.
Прорастай же оттуда, рви корни, беги в тёмный май.
Как бы ни было сладко вариться в тягучей тоске,
Прекращай, поднимайся, не ной, не пизди, забывай.
Пусть от этой идеи как крыса скребется в груди,
Как с похмелья тошнит и безумно болит голова.
Ты мальчишка, но, может быть, время пришло подрасти.
Взрослым быть – это в том числе значит уметь забывать.
В это трудно поверить, но можно жить после любви.
Можно даже когда-то потом снова двинуться путь
По страстям. Но пока ты себе не поставишь на вид
И не ёбнешь – не выгребешь. Выставь же, ёбни, забудь.
***
Он
У неё были плечи, веснушки и нервная мама.
У него – умный взгляд, коммуналка, отцовский кисет.
У двоих – неодетое лето, безумные планы,
Общий смех, два кота, радиола, немного друзей.
Без особых причин разошлись. Так случается. Что там –
Так случается чуть не всегда. Счастье было – и нет.
Он не плакал, не выл, просто встал и пошёл на работу.
Просто выстоял смену, вернулся и выключил свет.
И вот так год за годом. Размеренно, тихо, спокойно
Он вставал и ложился, работал, курил – как-то жил,
Ожидая её возвращения. Бури и войны
Проносились по телику мимо него – миражи.
Он откладывал деньги на имя её на сберкнижке.
Каждый день по дороге с работы он брал ей цветы.
Он до старости не изменил ни квартире, ни стрижке –
Тем, что были при ней. Жалко – недолговечны коты.
Он ложился всегда на кровать возле самого края,
Оставляя ей место у внутренней тёплой стены.
А она разводилась, рожала, старела, не зная,
Что всегда обеспечена тылом, и можно не ныть.
Мы смеялись детьми, когда он постаревший и серый
Проходил через двор с неизменным тюльпаном в руке.
Забивались на деньги всей бандой – кто сделает первый,
Сможет дерзостью вызвать обиду и гнев в старике.
А однажды донёс ему кто-то в районной аптеке,
Что она умерла, что поставлена в деле печать.
Он не плакал, не выл, просто смежил усталые веки
И забыл моментально о том, что способен дышать.
Мы давно уже выросли, нам всё на свете известно.
Но неясно одно – нет ответа ни вне, ни внутри –
Может быть, только он-то и прав, только так жить и честно?
Может быть. Только кто бы решился за ним повторить.
(с) susel_times
З. Ы. Любопытно, что автор-то в обоих случаях один. Надо будет почитать, что там ещё есть...
Андрей Шигин "Наши не придут"
Jul. 25th, 2016 10:48 pmА наши не придут... Такое время ныне –
Не тот сегодня год, война совсем не та.
Никто не слышит глас, взывающий в пустыне.
Да и пустыни нет - сплошная пустота.
И в этой пустоте дорога будет долгой –
Закончились давно короткие пути.
Не вспыхнет Сталинград, и есть земля за Волгой...
Но наши не придут. Откуда им прийти?
Не выведет никто "За Родину!" на бомбах,
Никто не прохрипит: "Даёшь стране угля!"
Гуляют сквозняки в одесских катакомбах,
Зашторен мавзолей под стенами Кремля.
Не встанет политрук, не ткнёт наганом в небо,
Труба не позовёт на подвиг и на труд.
Коль отдали себя комфорту на потребу,
Пора уже понять, что наши не придут!
Так выпьем за дедов по чарке русской водки
И снова в интернет – оттачивать умы,
Развешивать флажки, терзать друг другу глотки.
А наши не придут… Все наши – это мы.
З.Ы. Примерно то же самое, только в прозе, я, помнится, писал на 9 мая пару лет назад...
Не тот сегодня год, война совсем не та.
Никто не слышит глас, взывающий в пустыне.
Да и пустыни нет - сплошная пустота.
И в этой пустоте дорога будет долгой –
Закончились давно короткие пути.
Не вспыхнет Сталинград, и есть земля за Волгой...
Но наши не придут. Откуда им прийти?
Не выведет никто "За Родину!" на бомбах,
Никто не прохрипит: "Даёшь стране угля!"
Гуляют сквозняки в одесских катакомбах,
Зашторен мавзолей под стенами Кремля.
Не встанет политрук, не ткнёт наганом в небо,
Труба не позовёт на подвиг и на труд.
Коль отдали себя комфорту на потребу,
Пора уже понять, что наши не придут!
Так выпьем за дедов по чарке русской водки
И снова в интернет – оттачивать умы,
Развешивать флажки, терзать друг другу глотки.
А наши не придут… Все наши – это мы.
З.Ы. Примерно то же самое, только в прозе, я, помнится, писал на 9 мая пару лет назад...
Эта короткая поэма попалась мне у одного из френдов - и я не могу утащить текст к себе для памяти - просто чтоб было:
( Read more... )
ЧАС ПИК
Здравствуйте, Саша.
Можно сразу на "ты"?
Ты проходи, не стесняйся, будешь салат?
Ну, значит, чаю. Вот ведь, чайник остыл,
грел же, казалось, десять минут назад.
Спрашивай, Саша.
Что ты хочешь узнать?
Что у тебя, диктофон или хэндикам?
Дай причешусь хотя бы.
Всё, начинать?
Всё, начинаю.
Ехал издалека...
1.
Думаю, это случилось,
когда проезжали Пермь.
Да, точно,
сейчас вот вспомнил.
Тот эльф в купе
мне не понравился сразу,
взгляд такой, с наглецой,
а впрочем,
они же все на одно лицо.
Когда им давали гражданство,
мы все кричали "ура!".
А потом эти твари, считай,
захватили Урал.
Их тут было полно и встарь,
иначе откуда
это уральское чудо:
светлоглазые девушки
ледяной, неземной красоты?
Но мы отвлеклись немного,
если не веришь, ты
возьми почитай источники --
об этом есть у Бажова.
Поверь, они здесь давно.
Но раньше
не брали
чужого.
Я сразу не понял,
но что-то заныло внутри,
когда он сошёл.
Поезд дрогнул,
вокзальные фонари
поплыли в грязном окне,
а он стоял на перроне
и улыбался мне.
Довольно скалился, сука,
рукой помахал вослед.
А позже я выяснил.
Он украл у меня
десять лет.
2.
Если ты покупаешь грибы
с глазами
для соседских детей,
пьёшь в закусочной лунный мёд,
мерцающий в темноте,
ищешь жене браслет
с огневушками в янтаре,
любуешься светляками
в колбах уличных фонарей,
в общем, если идёшь по рынку
в эльфьем квартале --
следи, чтобы эти
руками тебя не хватали.
Здесь могут стянуть минуту,
две или пять.
Будешь на них опаздывать,
или всех ровно столько ждать.
Если вор очень борзый,
можно лишиться часа,
максимум -- дня.
Но
никто
никого
никогда
не грабил
так, как меня.
У них вообще не принято
красть у смертных.
Считается, ну зачем
владельцу веков несметных
ничтожно малые сроки
какого-то дурака?
Смешно: олигарх-карманник.
И я так думал, пока
не вычитал где-то:
за точность цитаты не поручусь,
но, вроде как, наше время
для них разнится на вкус.
Минута
"успел вскочить в последний вагон"
Минута
"шепот в ключицу, негромкий стон"
Минута
"безмерно жаль, мы сделали, что могли"
Минута
"болит болит боже как болит"
Минуты
"кончается воздух",
"удар",
"поцелуй",
"невозможный гол".
Минута за час,
полчаса за месяц,
неделя за год.
Всё это можно купить,
если знать места и времени тьма.
Но в долг не бери никогда,
пожалеешь, что занимал.
3.
Один мой друг,
из тех,
за которыми следом ходит война,
купил
за четыре года любви
два дня спокойного сна.
Я говорю, тебя же нагрели,
сделка -- чистый грабёж.
Я говорю, ты что, совсем идиот?
Он говорит, не ори,
чего ты орёшь --
с нами сидит мой взвод.
Борис,
или кто-то с таким же
шрамом на левой щеке.
Андрей
или кто-то с таким же
крестиком на шнурке.
Олег
или кто-то с такой же
татуировкой "ОЛЕГ".
И все остальные.
Или такие же, я не уверен: снег,
не тающий снег на лицах
не даёт разглядеть черт.
Но я думаю, это они, иначе зачем
они здесь сидят --
на окне, на полу, за столом.
Два дня не звони,
я планирую выспаться.
Время пошло.
4.
Мой вор
попался на новой краже
пару недель спустя,
потом мне сказали -- по эльфьим меркам
он, в сущности, был дитя.
Но глянуть ему в глаза,
но плюнуть ему в глаза,
как я хотел, не срослось:
наутро его в СИЗО
нашли -- формально живым,
но газеты
не публиковали фото,
а следователь со стажем
моргал и сдерживал рвоту.
Всё ясно.
Семья не терпит позора,
семья смывает позор.
И не сердите эльфа --
эльф неприятен, когда он зол.
Понятно стало одно: ни года, ни часа,
ни даже пары минут
они не вернут.
5.
Мне снится огромное
черное сердце промзоны,
стеклянный снежок
в жухлом свете ночных фонарей.
Я вижу его, незнакомца,
он сеет минуты, как зёрна,
минуты апреля
хоронит
в колючем пустом январе.
Мне снится,
как он поливает
промёрзшую землю июлем
моим, неслучившимся, жарким,
бездумным, цветным.
Я вижу сквозь толщу земли,
в ней дремлют минуты, как пули,
отлитые в форму и смятые
зерна войны.
Мне снится:
мои семена,
вырастают на сажень
из пуль превращаются в бомбы,
ворочаются, поют,
и первый мерцающий день
пробивается в полночь и сажу,
зелёным огнём выжигая
январский больной неуют.
И шумные кроны недель
взрываются
и взмывают
на стройных стволах,
светят, дышат и говорят.
Цветут медоносные дни
моего непрожитого мая,
несбывшегося июня,
непрошлого октября.
Вот тут я всегда просыпаюсь,
с неясным чувством утраты
и после весь день не знаю,
куда бы себя приткнуть.
Ну что ты хочешь спросить?
Хотел бы я их обратно?
Да ну...
6.
Столкнулись случайно,
в гостях у общих друзей.
Не виделись с выпуска,
да и не искали встречи.
Тогда, в институте, ну что:
разок проводил под вечер,
разок целовались по пьяни,
разок ходили в музей.
Домой возвращались вместе,
июнь, накрыла гроза,
хохочем на остановке
в вечернем лиловом свете.
Прости, говорит, пора
идти.
Понимаешь -- дети.
И рано вставать.
Где ты был десять лет назад?
Я слышал этот вопрос,
должно быть, десятки раз.
От каждого
важного для меня человека,
до сих пор
не укладывается в голове, как
всё это работает.
Странно, к примеру, джаз
мне нравится тот,
что уже десять лет забыт.
И разное там по мелочи, чистый быт:
устаревшие шмотки,
реликтовые манеры.
Не веришь?
Вижу, не веришь.
Да и не надо веры.
Однажды, Саша, в четверг
ты не вспомнишь, что было в среду,
но вспомнишь меня
и нашу с тобой беседу.
Я ждал этой шутки.
Вы все
в этом месте шутите про бухло.
Я тоже был идиотом.
Потом прошло.
7.
Полоз приехал лично.
Знаешь меня, говорит.
Не спрашивает, уверен, что знаменит.
Да, говорю, конечно.
Бессмысленно отрицать,
в городе не было тех,
кто не знал бы его лица --
безупречного, хищного, как у всех у них,
притягивающего взгляд -- лесные огни
пляшут
в зелёных глазах подземных владык.
Если явился Полоз, принято ждать беды.
Любой, кто с эльфом хоть раз
имел любые дела,
мог, например, очнуться в чем мать родила,
в четыре утра, на карнизе,
этаже на шестом,
в незнакомом городе
(как выяснялось потом).
Или мог внезапно пропасть среди бела дня.
Впрочем, в подобном их, думаю, зря винят.
Город у нас неспокойный,
сгинуть у нас легко,
лишнего ляпнул в маршрутке -- и был таков.
Полоз приехал лично.
Охрану бросил внизу.
Вложил мне в руку подвеску,
похожую на слезу
или хрустальное яблочное зерно.
Я побелел от злости. Думаю, вот говно,
теперь ещё и глумятся,
гнить им всем под забором.
Это что, говорю, за цацка, привет от вора?
Он отвечает, слушай,
знаю, что мы в долгу.
Больше дать не могу.
Действительно не могу.
Это всего лишь час,
но ценный, особый час.
Ты примешь его, простишь нам урон
и больше не встретишь нас.
Мы не любим
и мы не будем
ни у кого в должниках.
Ты ведь умный. Ну, по рукам?
И я кивнул: по рукам.
8.
Я и правда их больше не видел,
а через пару лет
все они
куда-то исчезли
ясным июньским днём.
И с тех пор мне никто не верит,
только вот
знакомый поэт
говорит:
Мы тут все вне времени,
все потерялись в нём.
Всякий пишущий неуместен,
выталкиваем средой,
отстаёт или обгоняет --
всё одно пролетает мимо.
Кстати, думаю, он метис:
вечно лёгкий и молодой,
невозможно красивый, резкий
невыносимо.
Потому ему предоставят шанс.
В тот час, когда он умрёт,
кто-то явится, так и вижу:
без охраны, с мешком бессмертия.
Он им скажет:
"вас не бывает, вы выдуманный народ".
Он им выдаст все свои лучшие
междометия.
Сдохнет этаким победителем,
улыбающимся палачу,
гордо вздернув свой безупречный
эльфячий нос.
Когда я об этом думаю, я безудержно хохочу,
как будто бы я отмщен
и помилован заодно.
9.
Новостные ленты
автоматно
стрекочут.
Испуганные смс
стрижами
носятся.
По останкам
узнать
совсем нелегко, чья
дочь -- глаза мамины,
нос отца.
Двух часов не прошло --
а эксперты валом,
кто всем этим голову
забивал им.
Слушаешь. Леденеешь.
Должны быть списки,
почему-то
нет интернета.
Какой она называла рейс?
Какой она называла рейс?
Какой она называла рейс?
Этот.
Потом звонит телефон.
Её номер.
Её голос.
Мы в порядке, и я, и дети,
так, слегка испугались.
Папа, мы попали в аварию,
в аэропорт мчась,
на рейс опоздали
на час.
Ушиблась только немного,
да ну, сама виновата,
и ещё разбился кулон,
помнишь, ты мне дарил
когда-то.
10.
Вот моя история, Саша.
Или как там тебя, Гюрза?
Или, может, Медянка?
Дома хлебнёшь позору-то?
Ну избавь меня, ну не надо
строить мне такие глаза,
я вас чую,
как вы, должно быть,
чуете золото.
Просто хочешь узнать финал?
Он забавный: мне сотня лет,
десять лет, как ушёл последний,
кто был мне дорог.
Десять лет я тут гнил, как плот,
завернувшись в плед,
век мой даже с учетом кражи
был слишком долог.
Всё, что можно было прожить,
я прожил до тла.
Я могу белоснежный мёд,
и сочащийся в щели яд,
я умею ласкать
и наматывать на кулак.
Мне плевать на бессмертие --
мне важна идея прощения
И поэтому мы сейчас
замутим травяного чая,
будем пить
редкий сбор моего последнего лета.
А потом ты пойдёшь к своим
передашь им:
я вас прощаю.
И не важно,
что вы не просили меня
об этом.
Оригинал взят отсюда:
lllytnik.livejournal.com/89293.html
( Read more... )
ЧАС ПИК
Здравствуйте, Саша.
Можно сразу на "ты"?
Ты проходи, не стесняйся, будешь салат?
Ну, значит, чаю. Вот ведь, чайник остыл,
грел же, казалось, десять минут назад.
Спрашивай, Саша.
Что ты хочешь узнать?
Что у тебя, диктофон или хэндикам?
Дай причешусь хотя бы.
Всё, начинать?
Всё, начинаю.
Ехал издалека...
1.
Думаю, это случилось,
когда проезжали Пермь.
Да, точно,
сейчас вот вспомнил.
Тот эльф в купе
мне не понравился сразу,
взгляд такой, с наглецой,
а впрочем,
они же все на одно лицо.
Когда им давали гражданство,
мы все кричали "ура!".
А потом эти твари, считай,
захватили Урал.
Их тут было полно и встарь,
иначе откуда
это уральское чудо:
светлоглазые девушки
ледяной, неземной красоты?
Но мы отвлеклись немного,
если не веришь, ты
возьми почитай источники --
об этом есть у Бажова.
Поверь, они здесь давно.
Но раньше
не брали
чужого.
Я сразу не понял,
но что-то заныло внутри,
когда он сошёл.
Поезд дрогнул,
вокзальные фонари
поплыли в грязном окне,
а он стоял на перроне
и улыбался мне.
Довольно скалился, сука,
рукой помахал вослед.
А позже я выяснил.
Он украл у меня
десять лет.
2.
Если ты покупаешь грибы
с глазами
для соседских детей,
пьёшь в закусочной лунный мёд,
мерцающий в темноте,
ищешь жене браслет
с огневушками в янтаре,
любуешься светляками
в колбах уличных фонарей,
в общем, если идёшь по рынку
в эльфьем квартале --
следи, чтобы эти
руками тебя не хватали.
Здесь могут стянуть минуту,
две или пять.
Будешь на них опаздывать,
или всех ровно столько ждать.
Если вор очень борзый,
можно лишиться часа,
максимум -- дня.
Но
никто
никого
никогда
не грабил
так, как меня.
У них вообще не принято
красть у смертных.
Считается, ну зачем
владельцу веков несметных
ничтожно малые сроки
какого-то дурака?
Смешно: олигарх-карманник.
И я так думал, пока
не вычитал где-то:
за точность цитаты не поручусь,
но, вроде как, наше время
для них разнится на вкус.
Минута
"успел вскочить в последний вагон"
Минута
"шепот в ключицу, негромкий стон"
Минута
"безмерно жаль, мы сделали, что могли"
Минута
"болит болит боже как болит"
Минуты
"кончается воздух",
"удар",
"поцелуй",
"невозможный гол".
Минута за час,
полчаса за месяц,
неделя за год.
Всё это можно купить,
если знать места и времени тьма.
Но в долг не бери никогда,
пожалеешь, что занимал.
3.
Один мой друг,
из тех,
за которыми следом ходит война,
купил
за четыре года любви
два дня спокойного сна.
Я говорю, тебя же нагрели,
сделка -- чистый грабёж.
Я говорю, ты что, совсем идиот?
Он говорит, не ори,
чего ты орёшь --
с нами сидит мой взвод.
Борис,
или кто-то с таким же
шрамом на левой щеке.
Андрей
или кто-то с таким же
крестиком на шнурке.
Олег
или кто-то с такой же
татуировкой "ОЛЕГ".
И все остальные.
Или такие же, я не уверен: снег,
не тающий снег на лицах
не даёт разглядеть черт.
Но я думаю, это они, иначе зачем
они здесь сидят --
на окне, на полу, за столом.
Два дня не звони,
я планирую выспаться.
Время пошло.
4.
Мой вор
попался на новой краже
пару недель спустя,
потом мне сказали -- по эльфьим меркам
он, в сущности, был дитя.
Но глянуть ему в глаза,
но плюнуть ему в глаза,
как я хотел, не срослось:
наутро его в СИЗО
нашли -- формально живым,
но газеты
не публиковали фото,
а следователь со стажем
моргал и сдерживал рвоту.
Всё ясно.
Семья не терпит позора,
семья смывает позор.
И не сердите эльфа --
эльф неприятен, когда он зол.
Понятно стало одно: ни года, ни часа,
ни даже пары минут
они не вернут.
5.
Мне снится огромное
черное сердце промзоны,
стеклянный снежок
в жухлом свете ночных фонарей.
Я вижу его, незнакомца,
он сеет минуты, как зёрна,
минуты апреля
хоронит
в колючем пустом январе.
Мне снится,
как он поливает
промёрзшую землю июлем
моим, неслучившимся, жарким,
бездумным, цветным.
Я вижу сквозь толщу земли,
в ней дремлют минуты, как пули,
отлитые в форму и смятые
зерна войны.
Мне снится:
мои семена,
вырастают на сажень
из пуль превращаются в бомбы,
ворочаются, поют,
и первый мерцающий день
пробивается в полночь и сажу,
зелёным огнём выжигая
январский больной неуют.
И шумные кроны недель
взрываются
и взмывают
на стройных стволах,
светят, дышат и говорят.
Цветут медоносные дни
моего непрожитого мая,
несбывшегося июня,
непрошлого октября.
Вот тут я всегда просыпаюсь,
с неясным чувством утраты
и после весь день не знаю,
куда бы себя приткнуть.
Ну что ты хочешь спросить?
Хотел бы я их обратно?
Да ну...
6.
Столкнулись случайно,
в гостях у общих друзей.
Не виделись с выпуска,
да и не искали встречи.
Тогда, в институте, ну что:
разок проводил под вечер,
разок целовались по пьяни,
разок ходили в музей.
Домой возвращались вместе,
июнь, накрыла гроза,
хохочем на остановке
в вечернем лиловом свете.
Прости, говорит, пора
идти.
Понимаешь -- дети.
И рано вставать.
Где ты был десять лет назад?
Я слышал этот вопрос,
должно быть, десятки раз.
От каждого
важного для меня человека,
до сих пор
не укладывается в голове, как
всё это работает.
Странно, к примеру, джаз
мне нравится тот,
что уже десять лет забыт.
И разное там по мелочи, чистый быт:
устаревшие шмотки,
реликтовые манеры.
Не веришь?
Вижу, не веришь.
Да и не надо веры.
Однажды, Саша, в четверг
ты не вспомнишь, что было в среду,
но вспомнишь меня
и нашу с тобой беседу.
Я ждал этой шутки.
Вы все
в этом месте шутите про бухло.
Я тоже был идиотом.
Потом прошло.
7.
Полоз приехал лично.
Знаешь меня, говорит.
Не спрашивает, уверен, что знаменит.
Да, говорю, конечно.
Бессмысленно отрицать,
в городе не было тех,
кто не знал бы его лица --
безупречного, хищного, как у всех у них,
притягивающего взгляд -- лесные огни
пляшут
в зелёных глазах подземных владык.
Если явился Полоз, принято ждать беды.
Любой, кто с эльфом хоть раз
имел любые дела,
мог, например, очнуться в чем мать родила,
в четыре утра, на карнизе,
этаже на шестом,
в незнакомом городе
(как выяснялось потом).
Или мог внезапно пропасть среди бела дня.
Впрочем, в подобном их, думаю, зря винят.
Город у нас неспокойный,
сгинуть у нас легко,
лишнего ляпнул в маршрутке -- и был таков.
Полоз приехал лично.
Охрану бросил внизу.
Вложил мне в руку подвеску,
похожую на слезу
или хрустальное яблочное зерно.
Я побелел от злости. Думаю, вот говно,
теперь ещё и глумятся,
гнить им всем под забором.
Это что, говорю, за цацка, привет от вора?
Он отвечает, слушай,
знаю, что мы в долгу.
Больше дать не могу.
Действительно не могу.
Это всего лишь час,
но ценный, особый час.
Ты примешь его, простишь нам урон
и больше не встретишь нас.
Мы не любим
и мы не будем
ни у кого в должниках.
Ты ведь умный. Ну, по рукам?
И я кивнул: по рукам.
8.
Я и правда их больше не видел,
а через пару лет
все они
куда-то исчезли
ясным июньским днём.
И с тех пор мне никто не верит,
только вот
знакомый поэт
говорит:
Мы тут все вне времени,
все потерялись в нём.
Всякий пишущий неуместен,
выталкиваем средой,
отстаёт или обгоняет --
всё одно пролетает мимо.
Кстати, думаю, он метис:
вечно лёгкий и молодой,
невозможно красивый, резкий
невыносимо.
Потому ему предоставят шанс.
В тот час, когда он умрёт,
кто-то явится, так и вижу:
без охраны, с мешком бессмертия.
Он им скажет:
"вас не бывает, вы выдуманный народ".
Он им выдаст все свои лучшие
междометия.
Сдохнет этаким победителем,
улыбающимся палачу,
гордо вздернув свой безупречный
эльфячий нос.
Когда я об этом думаю, я безудержно хохочу,
как будто бы я отмщен
и помилован заодно.
9.
Новостные ленты
автоматно
стрекочут.
Испуганные смс
стрижами
носятся.
По останкам
узнать
совсем нелегко, чья
дочь -- глаза мамины,
нос отца.
Двух часов не прошло --
а эксперты валом,
кто всем этим голову
забивал им.
Слушаешь. Леденеешь.
Должны быть списки,
почему-то
нет интернета.
Какой она называла рейс?
Какой она называла рейс?
Какой она называла рейс?
Этот.
Потом звонит телефон.
Её номер.
Её голос.
Мы в порядке, и я, и дети,
так, слегка испугались.
Папа, мы попали в аварию,
в аэропорт мчась,
на рейс опоздали
на час.
Ушиблась только немного,
да ну, сама виновата,
и ещё разбился кулон,
помнишь, ты мне дарил
когда-то.
10.
Вот моя история, Саша.
Или как там тебя, Гюрза?
Или, может, Медянка?
Дома хлебнёшь позору-то?
Ну избавь меня, ну не надо
строить мне такие глаза,
я вас чую,
как вы, должно быть,
чуете золото.
Просто хочешь узнать финал?
Он забавный: мне сотня лет,
десять лет, как ушёл последний,
кто был мне дорог.
Десять лет я тут гнил, как плот,
завернувшись в плед,
век мой даже с учетом кражи
был слишком долог.
Всё, что можно было прожить,
я прожил до тла.
Я могу белоснежный мёд,
и сочащийся в щели яд,
я умею ласкать
и наматывать на кулак.
Мне плевать на бессмертие --
мне важна идея прощения
И поэтому мы сейчас
замутим травяного чая,
будем пить
редкий сбор моего последнего лета.
А потом ты пойдёшь к своим
передашь им:
я вас прощаю.
И не важно,
что вы не просили меня
об этом.
Оригинал взят отсюда:
lllytnik.livejournal.com/89293.html
Рок-н-ролл
Nov. 10th, 2015 07:01 pmБог был вокалистом.
“Так поют ангелы”, - всхлипывали девочки-фанатки.
Глас его разгонял тучи над Вудстоком.
Когда он разбогател,
Стал носить белый костюм с атласными лацканами,
Но ни разу не пытался остричь хайр,
Даже когда на этом настаивала
Полиция нравов.
Однажды его убил
Какой-то псих,
Отделавшийся пожизненным,
Потому что Бог на третий день воскрес
И вышел на сцену
Демонстрируя дырки от пуль в белом атласе.
Дьявол был гитаристом.
Его риффы раскачивали небо и землю.
Его соло открывало любые двери
И сносило любые крыши.
Верхние ноты вызывали оргазм у поклонниц –
Нередкий феномен, говорят.
Он носил прикид из черной кожи
И железную серьгу в левом ухе,
Выходил на сцену,
Чуть прихрамывая.
Между колков гитары
Дымилась сигарета.
Он небрежно ласкал струны
И смеялся
Когда зал многотысячно выл в экстазе.
Бог и Дьявол
Играли в одной рок-группе.
Они выпустили пять платиновых альбомов
И получили восемь премий “Грэмми”.
У них было все:
Счета в банке, лимузины, джакузи с шампанским,
Гольф-клуб и три ресторана.
А потом неожиданно
Группа распалась.
Говорили,
Что Бог выгнал Дьявола
За злоупотребление наркотиками.
Говорили,
Что Дьявол ушел,
Не выдержав железного диктата Бога.
А сами они говорили:
“Непреодолимые творческие разногласия.
Мы остались друзьями.
Просто наши пути разошлись”.
У обоих сольные проекты.
У обоих фан-клубы.
При встрече в людных местах они хлопают друг друга по спине
И говорят: ну что, старик, ну как, старик,
Клево вчера зажег на фесте, старик.
Им не на что жаловаться:
Богаты, знамениты, уважаемы.
Хоть и давно не молоды.
Но когда их фанаты
Дерутся обрезками труб
У касс стадиона “Уэмбли”,
Бог звонит Дьяволу
И говорит: послушай, это же беспредел
И удар по имиджу,
Мы не тому их учили,
Мы должны…
А Дьявол отвечает:
Старик, ты же знаешь не хуже меня,
Что мы не будем больше играть вместе.
Даже за миллиард евро.
(с)![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
aldanare
Чего только не найдешь, задав поисковый запрос совсем на другую тему...
“Так поют ангелы”, - всхлипывали девочки-фанатки.
Глас его разгонял тучи над Вудстоком.
Когда он разбогател,
Стал носить белый костюм с атласными лацканами,
Но ни разу не пытался остричь хайр,
Даже когда на этом настаивала
Полиция нравов.
Однажды его убил
Какой-то псих,
Отделавшийся пожизненным,
Потому что Бог на третий день воскрес
И вышел на сцену
Демонстрируя дырки от пуль в белом атласе.
Дьявол был гитаристом.
Его риффы раскачивали небо и землю.
Его соло открывало любые двери
И сносило любые крыши.
Верхние ноты вызывали оргазм у поклонниц –
Нередкий феномен, говорят.
Он носил прикид из черной кожи
И железную серьгу в левом ухе,
Выходил на сцену,
Чуть прихрамывая.
Между колков гитары
Дымилась сигарета.
Он небрежно ласкал струны
И смеялся
Когда зал многотысячно выл в экстазе.
Бог и Дьявол
Играли в одной рок-группе.
Они выпустили пять платиновых альбомов
И получили восемь премий “Грэмми”.
У них было все:
Счета в банке, лимузины, джакузи с шампанским,
Гольф-клуб и три ресторана.
А потом неожиданно
Группа распалась.
Говорили,
Что Бог выгнал Дьявола
За злоупотребление наркотиками.
Говорили,
Что Дьявол ушел,
Не выдержав железного диктата Бога.
А сами они говорили:
“Непреодолимые творческие разногласия.
Мы остались друзьями.
Просто наши пути разошлись”.
У обоих сольные проекты.
У обоих фан-клубы.
При встрече в людных местах они хлопают друг друга по спине
И говорят: ну что, старик, ну как, старик,
Клево вчера зажег на фесте, старик.
Им не на что жаловаться:
Богаты, знамениты, уважаемы.
Хоть и давно не молоды.
Но когда их фанаты
Дерутся обрезками труб
У касс стадиона “Уэмбли”,
Бог звонит Дьяволу
И говорит: послушай, это же беспредел
И удар по имиджу,
Мы не тому их учили,
Мы должны…
А Дьявол отвечает:
Старик, ты же знаешь не хуже меня,
Что мы не будем больше играть вместе.
Даже за миллиард евро.
(с)
aldanare Чего только не найдешь, задав поисковый запрос совсем на другую тему...
(no subject)
Oct. 27th, 2015 11:46 pmПроходили эпохи, генсеки, цари,
разгоняйся же, ветер, и пламя – гори,
саранча проходила и плыли века,
и текли времена, как большая река.
Оставались земля и деревья на ней,
деревянные домики между дождей,
оставалось сплетенье размытых дорог,
оставались сады, что никто не берег,
одичалые яблоневые сады,
оставались старухи да их деды,
потемневший портрет да икона в углу,
черный хлеб да похлебка из лука к столу.
Перемешаны; чудь, татарва и мордва,
разгорайся, огонь, разрастайся, трава;
все цари да чиновники тенью пройдут,
ну а мы-то навеки останемся тут,
от курильских морей до донбасских степей
в эту землю врастем и останемся в ней.
И когда ты по черной дороге придешь
через мокрое поле и меленький дождь –
будет теплая печь, будет хлеб на столе,
и не спросят, какой нынче век на земле.
(с) А. Долгарева
разгоняйся же, ветер, и пламя – гори,
саранча проходила и плыли века,
и текли времена, как большая река.
Оставались земля и деревья на ней,
деревянные домики между дождей,
оставалось сплетенье размытых дорог,
оставались сады, что никто не берег,
одичалые яблоневые сады,
оставались старухи да их деды,
потемневший портрет да икона в углу,
черный хлеб да похлебка из лука к столу.
Перемешаны; чудь, татарва и мордва,
разгорайся, огонь, разрастайся, трава;
все цари да чиновники тенью пройдут,
ну а мы-то навеки останемся тут,
от курильских морей до донбасских степей
в эту землю врастем и останемся в ней.
И когда ты по черной дороге придешь
через мокрое поле и меленький дождь –
будет теплая печь, будет хлеб на столе,
и не спросят, какой нынче век на земле.
(с) А. Долгарева
Если совы будут править миром,
Станет мир приветливым и милым:
Посдаём будильники в музеи -
Пусть на них глазеют ротозеи;
Школа, вуз, работа - всё с полудня
(Это, разумеется, по будням);
Транспорт - до утра, кафе - тем паче
(Вдумайтесь: возможно ли иначе?);
Астрономов будет - море просто:
Телескоп бери, гляди на звёзды;
Счастье для художников-поэтов -
Вдоволь и закатов, и рассветов;
Недосып останется лишь мифом...
Совы, ну? Захватим власть над миром?
(с) Т. Луговская
З.Ы. Эй, совы, а ну, может, соберёмся и вломим этим чёртовым жаворонкам, а? :))
Станет мир приветливым и милым:
Посдаём будильники в музеи -
Пусть на них глазеют ротозеи;
Школа, вуз, работа - всё с полудня
(Это, разумеется, по будням);
Транспорт - до утра, кафе - тем паче
(Вдумайтесь: возможно ли иначе?);
Астрономов будет - море просто:
Телескоп бери, гляди на звёзды;
Счастье для художников-поэтов -
Вдоволь и закатов, и рассветов;
Недосып останется лишь мифом...
Совы, ну? Захватим власть над миром?
(с) Т. Луговская
З.Ы. Эй, совы, а ну, может, соберёмся и вломим этим чёртовым жаворонкам, а? :))
Фотография
Sep. 18th, 2015 09:44 pmФотография ретро с привычным потёком в углу
Уступает дорогу металлу, пластмассе, стеклу,
Уступает напору неистово благостных дней.
Виноватые трещинки делают рамку прочней.
Кто вернее хранит фотографию - я ли, она ль?
У моих телефонов увесистей диагональ.
Но у времени в рамке стоим, навсегда рождены.
Это было давно, это было ещё до войны.
А война подступала, входила, втекала война,
И призывно стучала о берег вторая волна.
От одной убежишь, но опять за призывом призыв,
И ушедшие будят детей и вручают призы.
Каждый взгляд из-под рамки зернист и немного колюч,
И, смутясь, убегает уверенный солнечный луч
От нелепой картинки, где дом, и трава, и гамак,
Одиссей, и жена Пенелопа, и сын Телемак.
(с) thorix
Оригинал: http://thorix.livejournal.com/339553.html
P.S. Что-то у меня тэг в загоне. Хорошо, что сейчас вот это отличное стихотворение попалось.
Уступает дорогу металлу, пластмассе, стеклу,
Уступает напору неистово благостных дней.
Виноватые трещинки делают рамку прочней.
Кто вернее хранит фотографию - я ли, она ль?
У моих телефонов увесистей диагональ.
Но у времени в рамке стоим, навсегда рождены.
Это было давно, это было ещё до войны.
А война подступала, входила, втекала война,
И призывно стучала о берег вторая волна.
От одной убежишь, но опять за призывом призыв,
И ушедшие будят детей и вручают призы.
Каждый взгляд из-под рамки зернист и немного колюч,
И, смутясь, убегает уверенный солнечный луч
От нелепой картинки, где дом, и трава, и гамак,
Одиссей, и жена Пенелопа, и сын Телемак.
(с) thorix
Оригинал: http://thorix.livejournal.com/339553.html
P.S. Что-то у меня тэг в загоне. Хорошо, что сейчас вот это отличное стихотворение попалось.
БАЛЛАДА О КИПЛИНГЕ
Apr. 6th, 2015 12:28 amНу, раз уж я выложил одно стихотворение в стиле Киплинга, то как тут не вспомнить и Олега Семёныча? :)
Пас – это пас, а вист – это вист, и вместе им не бывать,
А я – обалденный постмодернист, и Киплинга взял в кровать,
Я возбужден, как юнец весной, и свеж, как яичный желток,
А Запад – он, братцы, не хрящик свиной, и не беш-бармак – Восток.
Увидел бур, и прицелился бур, и все, кранты буровой,
А я это дело видал в гробу, я – дворянин столбовой,
И в нашем дворе такие столбы, что хуже занозы в заду,
А ты, Томплинсон, не пугайся трубы, а то поймаешь звезду.
Баллада что, баллада – пустяк, сложу и швырну под стол,
А Киплинг – он у меня в гостях, и мы с ним хряпнем по сто,
За верный наган, за скверный Афган, за настоящих мужчин,
За буйвола, чьи могучи рога, за вой Акелы в ночи,
За двух пацанов, чей слог не хренов, за леди, которых мы
Любили, как сорок тысяч слонов, среди мировой кутерьмы,
За беспокойных Марфы сынов, за воду в палящий зной,
За добрый табак и хмельное вино, за жизнь с прикрытой спиной.
И снова по сто, и еще разок, и чокнемся через года,
Да, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и им не сойтись никогда,
Но двум поэтам плевать на рок, на срок и на пару веков,
Поскольку нету таких дорог, чтоб встать на вечный прикол,
И ни гу-гу, и ни капли в рот, ни слова в ухо времен –
А на висках дрожит серебро, и тяжек шелк у знамен,
Звезда в тылу, и звезда впереди, и звездный отблеск вверху…
Налей-ка нам, братец Ганга-дин, пора смочить требуху!
О, рай – это рай, и ад – это ад, но арфа вилам сродни,
Когда ни вперед, ни вбок, ни назад, и кем-то исчислены дни,
А вечность – миф, и не бросят роз на гроб из пахучей сосны,
И только память весенних гроз, когда ни грозы, ни весны.
Но что есть запрет, и что есть судьба, и что есть от рая ключи,
Коль выпал час плясать на гробах и рыжих собак мочить,
И туже затягивать ремешок, и петь, как поет листва –
Давай, дружище, на посошок, нам завтра рано вставать!
(c) О. Ладыженский
Пас – это пас, а вист – это вист, и вместе им не бывать,
А я – обалденный постмодернист, и Киплинга взял в кровать,
Я возбужден, как юнец весной, и свеж, как яичный желток,
А Запад – он, братцы, не хрящик свиной, и не беш-бармак – Восток.
Увидел бур, и прицелился бур, и все, кранты буровой,
А я это дело видал в гробу, я – дворянин столбовой,
И в нашем дворе такие столбы, что хуже занозы в заду,
А ты, Томплинсон, не пугайся трубы, а то поймаешь звезду.
Баллада что, баллада – пустяк, сложу и швырну под стол,
А Киплинг – он у меня в гостях, и мы с ним хряпнем по сто,
За верный наган, за скверный Афган, за настоящих мужчин,
За буйвола, чьи могучи рога, за вой Акелы в ночи,
За двух пацанов, чей слог не хренов, за леди, которых мы
Любили, как сорок тысяч слонов, среди мировой кутерьмы,
За беспокойных Марфы сынов, за воду в палящий зной,
За добрый табак и хмельное вино, за жизнь с прикрытой спиной.
И снова по сто, и еще разок, и чокнемся через года,
Да, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и им не сойтись никогда,
Но двум поэтам плевать на рок, на срок и на пару веков,
Поскольку нету таких дорог, чтоб встать на вечный прикол,
И ни гу-гу, и ни капли в рот, ни слова в ухо времен –
А на висках дрожит серебро, и тяжек шелк у знамен,
Звезда в тылу, и звезда впереди, и звездный отблеск вверху…
Налей-ка нам, братец Ганга-дин, пора смочить требуху!
О, рай – это рай, и ад – это ад, но арфа вилам сродни,
Когда ни вперед, ни вбок, ни назад, и кем-то исчислены дни,
А вечность – миф, и не бросят роз на гроб из пахучей сосны,
И только память весенних гроз, когда ни грозы, ни весны.
Но что есть запрет, и что есть судьба, и что есть от рая ключи,
Коль выпал час плясать на гробах и рыжих собак мочить,
И туже затягивать ремешок, и петь, как поет листва –
Давай, дружище, на посошок, нам завтра рано вставать!
(c) О. Ладыженский
Баллада о Чарли-с-хвоста
Apr. 5th, 2015 08:28 pmБыл мамин любимчик не очень высок –
пять футов два дюйма пацан.
ему сообщили: "В означенный срок
отправишься за океан."
Мамаша всплакнула: "Ах, Чарли, сынок!",
с отцом раздавили стакан,
так вышло, и Чарли в означенный срок
отправился за океан.
Кому козырная до старости прёт,
а кто-то сидит без виста,
ему показали: "Вот твой пулемёт,
отныне ты – Чарли-с-хвоста.
Ты крайний, ты в заднице, так что не спать,
зевнёшь – экипажу конец.
Кольт-браунинг спарка калибра ноль-пять
отныне – и мать и отец."
( Read more... )
Скопировано тут
пять футов два дюйма пацан.
ему сообщили: "В означенный срок
отправишься за океан."
Мамаша всплакнула: "Ах, Чарли, сынок!",
с отцом раздавили стакан,
так вышло, и Чарли в означенный срок
отправился за океан.
Кому козырная до старости прёт,
а кто-то сидит без виста,
ему показали: "Вот твой пулемёт,
отныне ты – Чарли-с-хвоста.
Ты крайний, ты в заднице, так что не спать,
зевнёшь – экипажу конец.
Кольт-браунинг спарка калибра ноль-пять
отныне – и мать и отец."
( Read more... )
Скопировано тут
Лес – березовый. По осени особенно светел,
из-за этого кажется безопасным. Ветер
здесь практически не встречает препятствий.
Кажется, что не может – никаких бедствий,
но мне все время кажется, что раздастся детский
смех, и кто-то нездешний из-за поваленных веток
выйдет и скажет: «Здравствуй».
Так что бродящий здесь должен быть храбр.
Вечером особенно чувствуется октябрь.
Старое дерево смотрит коричневыми глазами
бледных поганок, что кожу его взрезают.
Воздух пахнет сыростью, словно рядом река,
но ее не отыщешь, хотя близка.
Это словно из учебника русского языка:
что нам хочет сказать природа?
говорить не хочет природа.
Между листьями черная выстывшая вода.
Я удачно вписываюсь сюда
в роли бродячей помешанной (например).
***
Одиночество – это внутренний зверь.
Внутренняя гончая из ада, господень пес,
который неустаннейше подгоняет нас.
Из травы и листьев бетоном пророс
некий заброшенный бункер. На нем нарисован глаз
и написано: «Всем нам нужна свобода».
Здесь кто-то пил неплохое вино и пиво
и, не думая о законах продолжения рода,
любил ближнего (наблюдаем также презервативы),
вероятно, полагая себя свободным,
полагая себя счастливым.
Я полагаю, что это красиво.
***
Я люблю, когда красиво. Это все, что мне остается.
Прозрачный лес совершенно лишен солнца.
Земля черна и влажна. Ее обнимают корни,
прорезавшие ее же.
Давайте что-нибудь скажем
о том, что любовь без боли – как фильм без попкорна,
(скажите, читатель ждет уже рифмы «порно»?).
В общем, связаны – тысячей и тысячей архетипов,
как, например, вот эти грибные полипы,
с древесной кожи глядящие слепо.
Или как виноград к бетону приник.
Или вот как омела на ветках голых, высоких,
нахально зеленая, чужие пьющая соки,
неспособная жить без них.
***
Когда-то, когда я была еще теплой и смелой,
мы вот так стояли с тобой под омелой,
тринадцатого или четырнадцатого апреля,
в году тринадцать.
Нам ужасно хотелось поцеловаться,
но целоваться было тогда поздно,
поскольку кровь наша стала уже ядом,
как сок омелы. Было светло и грязно.
Мы где-то знали, что оставаться рядом
не просто не надо, а смертельно опасно.
К тому же, было холодно и пора возвращаться.
Говорят, поцелуй под омелой приносит счастье,
но было неактуально. Она осталась просто зеленым шаром.
Кстати, переспать нам все это в итоге не помешало.
***
С тех пор меня, кстати, никто никогда не любил.
Ну, то есть, говорили, что любят, но не любили.
Я стала городской сумасшедшей, плоть от плоти травы и пыли,
я оставила что-то там, под омелой, в апреле,
посреди тополей и рябин.
Что-то, что заставляло влюбляться, плакать и бить морды,
а потом и вовсе переехала в мир мертвых.
Говорят, у тебя сложилось все лучше, и если правда,
то я, безусловно, рада.
***
Кстати, о рябинах. Этой осенью они особо
красны на фоне серого и прозрачного,
словно задались целью напомнить любому зрячему
о том, как безжизненна и бледна природа.
И еще виноград, обнявший бетонные стены,
еще не засохший. Он тоже упрямо бордов
и упрямо нежен. Возможно, поэтому здесь так много следов
жизни, что против всех законов осени и холодов,
яростно бьется в венах.
***
В городе, где было жарко, желто и красно,
я видела другую надпись. Она гласила:
«Никому просто так не дается свобода».
Это ложь. Она всегда рядом с нами, внутри нас, но
мы с ней боремся, пока остаются силы,
это прописано на уровне генного кода:
жажда любви, тепла, продолжения рода,
жажда принадлежать – и чтобы принадлежали,
и ласкать, и жалить,
ну какая уж тут свобода, господи, какая свобода.
***
Холод заставляет ощущать тело,
и я ухожу. Твой призрак идет за мной,
вероятно, тоже оставшийся под омелой
той бесстыдной влажной весной.
Хлюпает он черной водой,
шелестит он мертвой листвой,
идет по гнилой траве
за мною, всегда за мной.
(с) А. Долгарева (Алонзо Кехано, Лемерт)
из-за этого кажется безопасным. Ветер
здесь практически не встречает препятствий.
Кажется, что не может – никаких бедствий,
но мне все время кажется, что раздастся детский
смех, и кто-то нездешний из-за поваленных веток
выйдет и скажет: «Здравствуй».
Так что бродящий здесь должен быть храбр.
Вечером особенно чувствуется октябрь.
Старое дерево смотрит коричневыми глазами
бледных поганок, что кожу его взрезают.
Воздух пахнет сыростью, словно рядом река,
но ее не отыщешь, хотя близка.
Это словно из учебника русского языка:
что нам хочет сказать природа?
говорить не хочет природа.
Между листьями черная выстывшая вода.
Я удачно вписываюсь сюда
в роли бродячей помешанной (например).
***
Одиночество – это внутренний зверь.
Внутренняя гончая из ада, господень пес,
который неустаннейше подгоняет нас.
Из травы и листьев бетоном пророс
некий заброшенный бункер. На нем нарисован глаз
и написано: «Всем нам нужна свобода».
Здесь кто-то пил неплохое вино и пиво
и, не думая о законах продолжения рода,
любил ближнего (наблюдаем также презервативы),
вероятно, полагая себя свободным,
полагая себя счастливым.
Я полагаю, что это красиво.
***
Я люблю, когда красиво. Это все, что мне остается.
Прозрачный лес совершенно лишен солнца.
Земля черна и влажна. Ее обнимают корни,
прорезавшие ее же.
Давайте что-нибудь скажем
о том, что любовь без боли – как фильм без попкорна,
(скажите, читатель ждет уже рифмы «порно»?).
В общем, связаны – тысячей и тысячей архетипов,
как, например, вот эти грибные полипы,
с древесной кожи глядящие слепо.
Или как виноград к бетону приник.
Или вот как омела на ветках голых, высоких,
нахально зеленая, чужие пьющая соки,
неспособная жить без них.
***
Когда-то, когда я была еще теплой и смелой,
мы вот так стояли с тобой под омелой,
тринадцатого или четырнадцатого апреля,
в году тринадцать.
Нам ужасно хотелось поцеловаться,
но целоваться было тогда поздно,
поскольку кровь наша стала уже ядом,
как сок омелы. Было светло и грязно.
Мы где-то знали, что оставаться рядом
не просто не надо, а смертельно опасно.
К тому же, было холодно и пора возвращаться.
Говорят, поцелуй под омелой приносит счастье,
но было неактуально. Она осталась просто зеленым шаром.
Кстати, переспать нам все это в итоге не помешало.
***
С тех пор меня, кстати, никто никогда не любил.
Ну, то есть, говорили, что любят, но не любили.
Я стала городской сумасшедшей, плоть от плоти травы и пыли,
я оставила что-то там, под омелой, в апреле,
посреди тополей и рябин.
Что-то, что заставляло влюбляться, плакать и бить морды,
а потом и вовсе переехала в мир мертвых.
Говорят, у тебя сложилось все лучше, и если правда,
то я, безусловно, рада.
***
Кстати, о рябинах. Этой осенью они особо
красны на фоне серого и прозрачного,
словно задались целью напомнить любому зрячему
о том, как безжизненна и бледна природа.
И еще виноград, обнявший бетонные стены,
еще не засохший. Он тоже упрямо бордов
и упрямо нежен. Возможно, поэтому здесь так много следов
жизни, что против всех законов осени и холодов,
яростно бьется в венах.
***
В городе, где было жарко, желто и красно,
я видела другую надпись. Она гласила:
«Никому просто так не дается свобода».
Это ложь. Она всегда рядом с нами, внутри нас, но
мы с ней боремся, пока остаются силы,
это прописано на уровне генного кода:
жажда любви, тепла, продолжения рода,
жажда принадлежать – и чтобы принадлежали,
и ласкать, и жалить,
ну какая уж тут свобода, господи, какая свобода.
***
Холод заставляет ощущать тело,
и я ухожу. Твой призрак идет за мной,
вероятно, тоже оставшийся под омелой
той бесстыдной влажной весной.
Хлюпает он черной водой,
шелестит он мертвой листвой,
идет по гнилой траве
за мною, всегда за мной.
(с) А. Долгарева (Алонзо Кехано, Лемерт)
О песенной неоднозначности
Sep. 24th, 2014 10:37 pmВ мае я выкладывал песню Е. Лукина "Баллада об Арудже Барбароссе". Вот ссылка на ту запись: http://bisey.livejournal.com/326576.html, но на всякий случай выложу второй раз текст:
Грозит окруженье стальным замком.
Кому-то идти в заслон.
Это — войны жестокий закон,
старый, как мир, закон.
Кто отменит его? Когда?
Какой небывалый бой?
Скорее стеклом застынет вода
и песню прервёт прибой.
Взрывая мосты, заступая пути,
простой солдат умирал,
чтоб основные силы спасти,
чтобы ушёл генерал.
…Вёл мавританский шальной отряд
менее тысячи душ
Арудж Барбаросса, рыжий пират,
рыжебородый Арудж.
Не ради веры, но ради вин,
золота, каторжан
он шёл, не щадя ни храмов, ни вилл,
ни грандов, ни горожан.
Испанские части наперехват
двинулись с трёх сторон,
но рыжий дьявол, рыжий пират
в жертву принёс заслон.
Сзади — река. Впереди за леском —
блики испанских лат.
Ну что же, велит умереть закон —
иди и умри, солдат.
Последний удар вслепую обрушь,
проклятья хрипя врагу!
Не правда ли, счастлив ты, что Арудж
уже на том берегу?
А он оглянулся в бегущей толпе,
от остальных отстал —
и вдруг запрокинул в злобной тоске
бешеный свой оскал…
Иди, не оглядываясь, вперёд,
мой гений, мой господин!
Там ждёт тебя твой галерный флот
и младший брат Хайраддин.
Урок переправы ты дал врагу,
ни слитка не потерял.
А это издержки на том берегу,
твой боевой матерьял…
Но ты оглянулся, рыжий пират,
решил свою участь сам.
И испанский наместник, блестящий гранд,
не поверил своим глазам:
словно забыв, что живём лишь раз,
что мертвецам не встать,
Арудж Барбаросса отдал приказ
форсировать реку вспять.
Нет, не застыла стеклом вода,
не смолк прибоя раскат,
но шёл генерал умирать туда,
где умирал солдат.
Неравный бой, беспощадный бой,
безнадёжный короткий бой!
Исход подтверждён испанской трубой —
и день померк голубой…
Погиб. Да главное — не один.
И более — ничего.
А младший брат его Хайраддин
был много умней его.
Он нажил то, что растратил брат,
а главное — твёрдо знал:
должен погибнуть в заслоне солдат,
чтобы ушёл генерал.
…Когда Христа придёт торжество,
то, оттеснив Петра,
сядет по правую руку Его
рыжебородый пират —
за то, что не знал на издержки цен,
наивен, неповторим!
А мы говорим: «компромиссы», «цель»
«жертвы», — мы говорим.
А мы говорим, говорим, говорим,
чёрт бы нас всех побрал!
Пойдём в огонь и в огне сгорим —
уйдёт один генерал.
Приводим примеры из мудрых книг,
из третьих, из сотых рук!
Небо, навеки запомни миг,
когда оглянулся Арудж.
... Всё это время меня в этой песне что-то царапало - и только сейчас я осознал, что именно: оно, конечно, красиво - командир погиб вместе с заслоном (если считать, что в песне изложена настоящая история последнего боя Барбароссы). Но если взглянуть чуть-чуть шире - о чём песня? Увы, но получается, что о том, как Арудж погубил не только заслон, оставленный на смерть, но и всех, кто ему доверился и шёл за ним ("Арудж Барбаросса отдал приказ форсировать реку вспять"). Он-то ведь пошёл назад не один - а со всем отрядом, уже успевшим пересечь реку и ждущим встречи с ожидающим на побережье галерным флотом. Не в упрёк Лукину - но к чему прославлять такого командира?
Грозит окруженье стальным замком.
Кому-то идти в заслон.
Это — войны жестокий закон,
старый, как мир, закон.
Кто отменит его? Когда?
Какой небывалый бой?
Скорее стеклом застынет вода
и песню прервёт прибой.
Взрывая мосты, заступая пути,
простой солдат умирал,
чтоб основные силы спасти,
чтобы ушёл генерал.
…Вёл мавританский шальной отряд
менее тысячи душ
Арудж Барбаросса, рыжий пират,
рыжебородый Арудж.
Не ради веры, но ради вин,
золота, каторжан
он шёл, не щадя ни храмов, ни вилл,
ни грандов, ни горожан.
Испанские части наперехват
двинулись с трёх сторон,
но рыжий дьявол, рыжий пират
в жертву принёс заслон.
Сзади — река. Впереди за леском —
блики испанских лат.
Ну что же, велит умереть закон —
иди и умри, солдат.
Последний удар вслепую обрушь,
проклятья хрипя врагу!
Не правда ли, счастлив ты, что Арудж
уже на том берегу?
А он оглянулся в бегущей толпе,
от остальных отстал —
и вдруг запрокинул в злобной тоске
бешеный свой оскал…
Иди, не оглядываясь, вперёд,
мой гений, мой господин!
Там ждёт тебя твой галерный флот
и младший брат Хайраддин.
Урок переправы ты дал врагу,
ни слитка не потерял.
А это издержки на том берегу,
твой боевой матерьял…
Но ты оглянулся, рыжий пират,
решил свою участь сам.
И испанский наместник, блестящий гранд,
не поверил своим глазам:
словно забыв, что живём лишь раз,
что мертвецам не встать,
Арудж Барбаросса отдал приказ
форсировать реку вспять.
Нет, не застыла стеклом вода,
не смолк прибоя раскат,
но шёл генерал умирать туда,
где умирал солдат.
Неравный бой, беспощадный бой,
безнадёжный короткий бой!
Исход подтверждён испанской трубой —
и день померк голубой…
Погиб. Да главное — не один.
И более — ничего.
А младший брат его Хайраддин
был много умней его.
Он нажил то, что растратил брат,
а главное — твёрдо знал:
должен погибнуть в заслоне солдат,
чтобы ушёл генерал.
…Когда Христа придёт торжество,
то, оттеснив Петра,
сядет по правую руку Его
рыжебородый пират —
за то, что не знал на издержки цен,
наивен, неповторим!
А мы говорим: «компромиссы», «цель»
«жертвы», — мы говорим.
А мы говорим, говорим, говорим,
чёрт бы нас всех побрал!
Пойдём в огонь и в огне сгорим —
уйдёт один генерал.
Приводим примеры из мудрых книг,
из третьих, из сотых рук!
Небо, навеки запомни миг,
когда оглянулся Арудж.
... Всё это время меня в этой песне что-то царапало - и только сейчас я осознал, что именно: оно, конечно, красиво - командир погиб вместе с заслоном (если считать, что в песне изложена настоящая история последнего боя Барбароссы). Но если взглянуть чуть-чуть шире - о чём песня? Увы, но получается, что о том, как Арудж погубил не только заслон, оставленный на смерть, но и всех, кто ему доверился и шёл за ним ("Арудж Барбаросса отдал приказ форсировать реку вспять"). Он-то ведь пошёл назад не один - а со всем отрядом, уже успевшим пересечь реку и ждущим встречи с ожидающим на побережье галерным флотом. Не в упрёк Лукину - но к чему прославлять такого командира?
(no subject)
Aug. 29th, 2014 10:29 pmРаз уж меня несёт по стихам - то:
Кончается музыка. На этой точке внутри-
сердечной инъекцией входит холод,
смертность входит и быть начинает в нас,
начинает существовать. Едь на верхней полке, смотри,
как мелькают в ночи светофоры и фонари.
При наличии точки путь становится ясен и долог,
возникает система координат.
Запах травы свежескошенной, угли на пепелище,
влажная земля разрыта и капли дождя на лице,
все это есть сейчас, а больше ничего-то и нет.
И потому становится видно небо
и в нем пламенеющий свет.
Смертность делает мир яснее и чище,
делает старше. Вот ты уходишь по лестнице,
вверх, а я все смотрю и смотрю тебе вслед.
И потому, перестав быть бессмертными, перестав быть цветами,
мы становимся небо и птица, ручей, и берег, и облака.
Сердце, где поселился холод, начинает стучать обратный отсчет.
Лестница, залитая солнцем, тает, растворяется между нами,
клеверный луг сиренев и зелена река,
и она течет в одну сторону да течет.
***
поезд идет прямиком в рай,
по лесам зеленым,
уже прошли по вагонам
пограничные архангелы с автоматами.
небо наползает облаками мохнатыми,
кому пива, сока, воды, орешков соленых.
лето за окном, такое дождливое лето.
в плацкартном закоулке у туалета
больше всего, конечно же, жаль кота,
привыкшего к дому – мяукает перепуганно, серый.
время такое – пора сниматься, переменять места,
ехать в землю обетованную, на север, на север.
там будет мирная жизнь и радость,
там никакой войны,
никаких раздирающих небо выстрелов,
можно будет заново жить и заново выстроить
домик, полный неба и тишины.
поезд идет мимо вечернего света,
мимо лесов и росы.
в этом закоулке у туалета
кот, родители и практически взрослый сын,
девочка в зеленом платье
и мир, откуда они ушли.
и в чемоданах – все, что с ними останется.
голос гудка – словно крик потерявшейся странницы.
вот они миновали первую станцию
обетованной земли.
кто-то напрягается, завидев над головой самолет.
кот мяукает, не ест и не пьет.
конец тут, конечно, будет хороший,
никаких проблем, документов, разрешения на работу,
сразу будет дом, и прежнего нисколько не плоше,
всем по мешку печенья, кошачьего корма,
и самолеты
толстые, мирные, и небо такое большое,
и настоящее мороженое, с настоящим молочным вкусом.
поезд идет северо-западным курсом,
кот мяучит, женщина спит, в тамбуре люди стоят,
девочка гоняет проводника за чаем,
кривит губы надменно, скрывая отчаянье,
издалека еле-еле я различаю,
что это я.
(с) А. Долгарева (она же Лемерт, она же Алонзо Кехано)
З.Ы. По хорошим стихам далеко уплыть можно :)
Кончается музыка. На этой точке внутри-
сердечной инъекцией входит холод,
смертность входит и быть начинает в нас,
начинает существовать. Едь на верхней полке, смотри,
как мелькают в ночи светофоры и фонари.
При наличии точки путь становится ясен и долог,
возникает система координат.
Запах травы свежескошенной, угли на пепелище,
влажная земля разрыта и капли дождя на лице,
все это есть сейчас, а больше ничего-то и нет.
И потому становится видно небо
и в нем пламенеющий свет.
Смертность делает мир яснее и чище,
делает старше. Вот ты уходишь по лестнице,
вверх, а я все смотрю и смотрю тебе вслед.
И потому, перестав быть бессмертными, перестав быть цветами,
мы становимся небо и птица, ручей, и берег, и облака.
Сердце, где поселился холод, начинает стучать обратный отсчет.
Лестница, залитая солнцем, тает, растворяется между нами,
клеверный луг сиренев и зелена река,
и она течет в одну сторону да течет.
***
поезд идет прямиком в рай,
по лесам зеленым,
уже прошли по вагонам
пограничные архангелы с автоматами.
небо наползает облаками мохнатыми,
кому пива, сока, воды, орешков соленых.
лето за окном, такое дождливое лето.
в плацкартном закоулке у туалета
больше всего, конечно же, жаль кота,
привыкшего к дому – мяукает перепуганно, серый.
время такое – пора сниматься, переменять места,
ехать в землю обетованную, на север, на север.
там будет мирная жизнь и радость,
там никакой войны,
никаких раздирающих небо выстрелов,
можно будет заново жить и заново выстроить
домик, полный неба и тишины.
поезд идет мимо вечернего света,
мимо лесов и росы.
в этом закоулке у туалета
кот, родители и практически взрослый сын,
девочка в зеленом платье
и мир, откуда они ушли.
и в чемоданах – все, что с ними останется.
голос гудка – словно крик потерявшейся странницы.
вот они миновали первую станцию
обетованной земли.
кто-то напрягается, завидев над головой самолет.
кот мяукает, не ест и не пьет.
конец тут, конечно, будет хороший,
никаких проблем, документов, разрешения на работу,
сразу будет дом, и прежнего нисколько не плоше,
всем по мешку печенья, кошачьего корма,
и самолеты
толстые, мирные, и небо такое большое,
и настоящее мороженое, с настоящим молочным вкусом.
поезд идет северо-западным курсом,
кот мяучит, женщина спит, в тамбуре люди стоят,
девочка гоняет проводника за чаем,
кривит губы надменно, скрывая отчаянье,
издалека еле-еле я различаю,
что это я.
(с) А. Долгарева (она же Лемерт, она же Алонзо Кехано)
З.Ы. По хорошим стихам далеко уплыть можно :)
Просто стих
Aug. 29th, 2014 10:24 pmТысячи лёгких единым ртом
Множат и множат ложь:
"У одного человека - дом,
А у другого - нож",
"Делай, что хочешь, но нас - не трожь", -
Каждый как штык, как болт.
У одного человека - нож,
А у другого - "Кольт".
Здесь ты не столь наблюдатель, сколь
Вынужденный солдат:
У одного человека - "Кольт",
А у другого - "Скад".
Что остановит распад, разлад
(Повод давно забыт)?
У одного человека - "Скад",
А у другого - стыд.
(с) better_days
Множат и множат ложь:
"У одного человека - дом,
А у другого - нож",
"Делай, что хочешь, но нас - не трожь", -
Каждый как штык, как болт.
У одного человека - нож,
А у другого - "Кольт".
Здесь ты не столь наблюдатель, сколь
Вынужденный солдат:
У одного человека - "Кольт",
А у другого - "Скад".
Что остановит распад, разлад
(Повод давно забыт)?
У одного человека - "Скад",
А у другого - стыд.
(с) better_days
Человеческое
Aug. 28th, 2014 01:06 amЧеловек говорит человеку: я есть слабак,
все, что ты говоришь - пускай оно будет так,
у меня проржавевший мотор и пробитый бак,
я люблю тебя, я устал от вечных атак.
Человек говорит человеку: зачем, зачем.
я хочу быть твоим, как язычок на свече,
ну зачем ты делаешь всю эту тишь и гладь,
я хочу тебя обожать, я хочу пылать,
чтобы землю перед тобою листвой устилать.
Человек человеку - тень, сиамский близнец,
и повязан хуже, чем парой из двух колец,
человек человеку - двойник,
отражение,
неотрубленные хвосты,
человек человеку - панический страх темноты,
проступающий на коже, словно лишай.
Человек говорит:
пожалуйста, ну давай
снова прав окажешься
ты.
Человек человеку - волк, товарищ и брат,
человек человеку - друг, напарник и волк.
человек перед человеком стоит, умолк,
но завязан,
завязан,
завязан с другим стократ.
Человек говорит человеку: окей, ты можешь быть рад,
ты опять настоял, ты снова меня поверг,
и протягивает человеку
руки
ладонями вверх.
(с) Лемерт
все, что ты говоришь - пускай оно будет так,
у меня проржавевший мотор и пробитый бак,
я люблю тебя, я устал от вечных атак.
Человек говорит человеку: зачем, зачем.
я хочу быть твоим, как язычок на свече,
ну зачем ты делаешь всю эту тишь и гладь,
я хочу тебя обожать, я хочу пылать,
чтобы землю перед тобою листвой устилать.
Человек человеку - тень, сиамский близнец,
и повязан хуже, чем парой из двух колец,
человек человеку - двойник,
отражение,
неотрубленные хвосты,
человек человеку - панический страх темноты,
проступающий на коже, словно лишай.
Человек говорит:
пожалуйста, ну давай
снова прав окажешься
ты.
Человек человеку - волк, товарищ и брат,
человек человеку - друг, напарник и волк.
человек перед человеком стоит, умолк,
но завязан,
завязан,
завязан с другим стократ.
Человек говорит человеку: окей, ты можешь быть рад,
ты опять настоял, ты снова меня поверг,
и протягивает человеку
руки
ладонями вверх.
(с) Лемерт
