Carmen horrendum

Бродяга-рыцарь растерял себя на виражах.
Завис под низким потолком в бою после обеда.
И ты с судьбой теперь на "вы" и с правдой на ножах.
Тебя воротит от людей, и каждый день - как день победы.

И застила твоё окно
Тупая пелена.
И мельницы тебя давно
Не вдохновляют на
Безумие во имя...
И я смотрю твоими
На все глазами
И сползаю
Постепенно ниже дна.

Но - сходи, Дон Кихот, с ума!
Сойди, Дон Кихот, с ума!
И всем им, всем докажи,
Что их разуму - грош цена!

Украдкою в круговерть
Тебя украдет не смерть, -
Тебя уничтожит жизнь.
А смерть - что тебе она!..

Бродяга-рыцарь расплескал себя по кабакам.
Не приобрёл других врагов в ином подлунном сквере,
Где каждый молится собой придуманным богам,
А ты бы рад, да ты придумал ерунду и - не поверил.

И ты с утра готов удрать
В дремучие леса,
Но лестницы тебя опять
Не выпускают за
Домашние границы.
И боли в пояснице
Нас побратали
Крепче стали,
Крепче брани за глаза.

Но - влезай, Робин Гуд, в их сны!
Кромсай, Робин Гуд, их сны!
Стратеги обречены,
Когда в их мыслях - весна!

Ты примешь смерть от тоски,
В лесные попав тиски,
А вовсе не от войны.
А война - что тебе она!..

Бедняга-рыцарь разменял себя по мелочам.
Пустил свой образ по ветру и сдал коня в аренду.
И больше, больше никогда над раной у плеча
Тебе Кармен под хор сирен не пропоет Carmen Horrendum.

И больше не скользить тебе
По спальням при Луне,
Не бить пращёю по судьбе,
Не возвращаться, не
Пускаться в авантюры!
Всех сил - на увертюры
Хватило лишь,
Но мы не учли, что
На войне, как на войне...

Но - ищи, Дон Гуан, своё!
Найди, Дон Гуан, своё!
И ей одной посвяти
Последний, посмертный том.

Сквозь сердце прогнав копьё,
Ты примешь смерть от неё,
А стоит ли, или нет -
Поймёшь как-нибудь потом...

(C) К. Арбенин, 1995

Снова вспомнилось

КУРГАНЫ

Двунадесять веков, а то и боле
тому назад, у этого села,
когда почти таким же было поле,
но все же было диким, и дотла
жарою были выпалены травы
в еще тогда непаханных степях,
и конные степняцкие заставы
прорыскивали тропы в ковылях, —
была война. Верней сказать, войнишка,
из тех, что не описаны нигде:
ватага конных, пять десятков с лишком,
в полночной непролазной темноте
ворвалась в град, без шума выбив стражу.
Копыта в землю вмазали тела.
И ветхий вал мгновенно пал. И даже
петух не завопил — нашла стрела
и сбросила с плетня. И враг со смехом
поймав за хвост, швырнул его в суму,
и факел, с маху сунутый под стреху,
окрасил красным пепельную тьму...
А на рассвете, под холодным солнцем,
у тына опрокинутых столбов,
проворные проезжие торговцы
мехи с вином меняли на рабов.
Кочевники смеялись, пели, пили,
швыряли мясо в жаркие угли...
Потом своих убитых хоронили
и каждый бросил пригоршню земли
в могилу павших. И туда же - пленных,
у коих купчик выискал изъян
и не купил. Коням задали сена,
уздечки подтянули, в барабан
ударил вождь — и рысью в степь...

Как странно!
Тому — века, а все же, как назло,
глядит на нас из каждого кургана
то самое спаленное село...

(с) Л.Р. Вершинин.